Abstract:
Междисциплинарные подходы расширили исследовательское пространство истории
политических репрессий 1920‒1950-х гг. Всплеск интереса к документам личного происхождения в историографии постсоветского пространства обусловил обращение
к эго-документам — личным письмам жертв политических репрессий. Исследование
основано на архивно-следственных материалах Специального государственного архива Министерства внутренних дел Республики Казахстан. Введение в научный оборот нарративных источников позволяет услышать историю политических репрессий
изнутри, снизу, прочувствовать психологию террора. Письма представителям власти
затрагивали комплекс проблем, связанных с нарушением социалистической законности на местах, особенно это касалось периода политических репрессий. Основной
посыл писем, направленных первым руководителям советского государства, — чудовищность обвинения статьи 58-й УК РСФСР, нелепая ошибка, совершенная советским правосудием. Политическая 58-я статья УК РСФСР уравняла мужчин и женщин
в определении вины и наказания. Срок наказания и «высшая мера социальной защиты» не делили «врагов народа» по половому признаку, вместе с тем статус репрессированного обусловил вариативность поведения мужчин и женщин, что получило отражение в письмах. Эго-документы — это микроистория «Большой эпохи» в восприятии
«маленького человека», в фокусе личного пространства неизвестных историй людей,
оказавшихся в мясорубке политического террора. Воссоздавая контекст репрессий, документы демонстрируют реакцию человека на обвинительный приговор, на применяемое к нему насилие. Цель статьи — раскрыть когнитивный потенциал эго-документов
в трансляции истории политических репрессий. На основе теоретических концептов
лингвистического, нарративного подхода конструируется историческое прошлое политических репрессий, представленных эго-документами жертв политического террора. Дискурсивная оценка письма предполагает его интерпретацию как реконструкцию социокультурной памяти о трагическом прошлом, оставившем культурную травму в семейном фрейме памяти. Каждое письмо имеет свой голос, внутреннее «Я», транслируя повседневные практики политического террора.
